Старый Кёнигсберг исчез уже до штурма и бомбардировок Второй Мировой — и то немногое, что дошло до 20 века, было уничтожено уже окончательно.

Чем же славился город до того, в некий — мифический — золотой век, всего лишь столетием-другим раньше?

Разумеется, амбарами. Кёнигсберские амбары были и высоки, и характерны, и иногда служили жильём: до того, как снятие городских барьеров дозволило беспрепятственный рост вовне. Привычной композицией были нижние жилые этажи — и верхние складские. Разница в высотах этажей и размерах оконных проёмов дополнительно монументализировала эти немаленькие строения.

Наиболее же характерной чертой восточнопрусских улиц были «бейшлаги», крытые веранды, иногда и многоэтажные, выраставшие у фасадов домов, там, где требовалось гостя по наружной лестнице ввести на бельэтаж. Неизвестно, кто первым придумал расширить верхнюю площадку такой лестницы расширить, поставить на ней стулья, принимать гостей — но распространились они повсеместно, и придали кёнигсбергским, данцигским и иным улицам характер общественных гостиных. Такой же характер свидетели находили в кафе на парижских бульварах, но пруссаки свои террасы построили несколькими столетиями раньше!

Дома стояли по «красным линиям» застройки, оттого «бейшлаги», с самого своего появления ещё в средневековье, были, с правовой точки зрения, грубейшим самостроем на городской земле, пусть и терпимым и привычным. Стоило лишь градоначальству перейти в руки технических специалистов, как именно эти площади оказались нужны казне для прокладки канализации, водопровода, дополнительных полос движения… К рубежу веков от кёнигсбергских «бейшлагов» не осталось и одного.

В Черняховске были похожие: скажем, на Старорыночной площади: взять хотя бы квартал «Красной аптеки», ныне занятый сквером с памятником Барклаю-де-Толли.

Последняя интересна не только верандой: квартиру аптекаря, непосредственно над аптекой, оформил Эрих Мендельсон. Тогда же он познакомился с Гансом Шаруном.